Владимир Немцов - Тень под землей [= Первые испытания]
Мне не спалось, да это было и понятно. Вспоминались разговоры с Андреем. Мне он как-то рассказывал, причем очень сдержанно, о том, при каких романтических обстоятельствах он встретил нашу будущую лаборантку.
Это было в прошлом году весной. Андрей возвращался после неудачной охоты. Густой туман опустился на землю. Не видно было ни одной тропинки, к тому же становилось темно. Долго блуждал Андрей около озера, отыскивая оставленную лошадь, но туман мешал ему ориентироваться.
Андрею не хотелось ночевать в лесу. Он прислушался: нет ли лошади где-нибудь поблизости, она вывела бы его на тропинку. Но, кроме плеска воды и крика ночных птиц, он ничего не услышал. И вдруг до него донеслись какие-то странные хрипящие звуки. Что это было — Андрей не знал, но инстинкт охотника заставил его пойти в ту сторону. Совершенно неожиданно блеснул огонек. Андрей раздвинул мокрые ветки. Среди деревьев, освещенный маленькой лампочкой, стоял радиоприемник на треножнике. Около него сидела какая-то странная фигура в дождевом плаще и прислушивалась к хриплым звукам, которые вырывались из репродуктора.
Она повернулась, и Андрей увидел девушку, которая молча указала на еловые ветви, лежавшие рядом, как бы приглашая сесть.
Андрей спросил у девушки, откуда она, что она здесь делает и как ему выйти на дорогу, но та, ничего не ответив, стала что-то быстро записывать в тетрадь, изредка подкручивая ручки приемника. Накрапывал дождь, девушка его не замечала. Вероятно, для нее не существовало ничего более важного, чем неприятные хриплые звуки в репродукторе.
Это была Валя Чернихова — она принимала сигналы, отраженные от далеких атмосферных слоев. Но все это стало известно Андрею гораздо позже. А в ту ночь он молча сидел рядом и с любопытством наблюдал за тем, как быстро менялось выражение ее лица.
Она узнавала свою старую знакомую, капризную волну, прилетевшую из ионосферы, и тогда по ее сосредоточенно-суровому лицу пробегала детская радостная улыбка.
Андрей понимал ее чувство. Он знал по собственному опыту, как напряжены бывают нервы ученого, изобретателя, проводящего сложный эксперимент. В эти минуты можно забыть обо всем на свете. Так было и с Валей. Она не замечала случайного охотника, сидевшего рядом, не замечала, что давно уже настала ночь, что струйки дождя текут за воротник… Андрей снял тогда с себя охотничью куртку и осторожно прикрыл ее ноги.
Только на рассвете закончились испытания, и Андрей обнаружил, что дорога проходила в десяти шагах от того места, где он просидел всю ночь. Неподалеку стоял фургон испытателей.
Все это я вспоминал, глядя на Андрея. Он вертелся на узком диванчике, курил, вскакивал и не давал мне уснуть.
Ночь тянулась томительно долго. Наконец свет фонаря на потолке побледнел. Наступало утро. Андрей не мог больше ждать, вскочил с дивана и выбежал из номера.
Вскоре он уже будил меня:
— Вставай, поедем!
— Вали нет? — спросил я, протирая глаза.
Но об этом можно было и не спрашивать — стоило только взглянуть на бледное, хмурое лицо Андрея.
Он успел съездить в отделение милиции, где узнал, что сегодня рано утром человека, с которым, по нашему предположению, уехала Валя, видели на том шоссе, где мы вчера нашли ее сумочку.
— Поедем, — нетерпеливо сказал Андрей.
— Куда?
— Ну куда же еще! — рассердился он. — Конечно, искать того человека. С нами поедет Колосков, он знает дорогу.
Мы мчались по знакомому шоссе. Мелькали цветники, фруктовые сады, дачи, сложенные из ракушечника, похожие на светло-желтые бруски масла, проносились мимо придорожные кусты шиповника с красными жесткими ягодами. Мы проезжали мимо домов отдыха, теннисных площадок, посыпанных золотистым песком. Затем пошли холмы, покрытые выцветшей под солнцем сухой травой.
Издали я увидел канатную дорогу, по ней скользила вагонетка. Я провожал ее глазами до тех пор, пока она не добралась до вершины холма и словно указала на синюю с красной полосой машину, которая могла меня заинтересовать. Возле нее стояли два человека в милицейской форме.
— Ты видишь их? — обратился я к Андрею, указывая на милиционеров. — Может быть, узнаем?
Прищурив глаза, Андрей взглянул вверх и попросил шофера остановиться. Щелкнула дверца машины. Мой друг побежал по узенькой тропинке к подножью холма.
— Я об этом догадался еще вчера, — сочувственно сказал Колосков, провожая его взглядом. — Зря он мучается. Что может случиться с Валентиной Николаевной?
Мы вышли из машины. На всякий случай я взял с собой аппарат. Федор Григорьевич, тяжело поднимаясь вверх по склону, говорил:
— После вчерашних поисков сейфа я что-то начинаю сомневаться. Даже вашему аппарату такая задача не под силу. Бесполезно потеряете время.
Он сокрушенно вздохнул.
— Странно, Федор Григорьевич. Непонятно. Вы уже перестали верить в нашу технику. Не слишком ли рано?
— Обиделся? Этого еще не хватало! — Колосков отобрал у меня чемодан. Я вчера думал, причем не без оснований, что для таких аппаратов есть дела поважнее, чем искать чертежи.
— Например?
— Будто вы и сами не знаете? Не пойму, что это — авторская скромность или просто недооценка своего труда? Да мало ли на какие дела способен этот ваш «зеленый глаз»! Ну, к примеру сказать:, вчера, когда вы нашли склад оружия в подземной пещере, я подумал, что ваш аппарат может применяться для поисков, так сказать, уже отработанного «металла войны». Представь себе, это совсем не маленькая задача, — сказал Колосков, заметив мою улыбку. — У нас огромные запасы руды, больше, чем у любой страны мира, но и потребности в металле велики, ты это прекрасно знаешь. Мы должны ежегодно выплавлять десятки миллионов тонн стали. Так почему бы нам не использовать и ту прекрасную сталь, миллионы тонн которой лежат и ржавеют в верхних пластах земли? Мы с тобой были на фронте, знаем, сколько ее скрылось в земле: осколки снарядов, мин и бомб, колпаки дотов, старое оружие, рельсы, танковая броня, части машин и орудий. Постепенно они уходят все глубже в землю, заносятся песком, зарастают травой…
Он остановился и перевел дух.
— Почему бы этот металл войны, — снова продолжал Колосков, — не использовать нам во имя мира. В нашей земле остались не только гусеницы немецких танков, но и осколки английских, американских, французских снарядов. Металл четырнадцати держав вещественно напоминает об их бесславном походе, хотя память наша и так не потускнела.
Я помню, что Федор Григорьевич говорил тогда довольно убедительно. Его взволновала мысль об использовании военного металла, и он развивал ее со всей присущей ему страстностью.
